Люди как боги. Книга 2. Вторжение в Персей [litres] - Сергей Александрович Снегов

Этот человек, наш предок, наш современник и друг, командовал фантастически совершенным кораблем – в самых несбыточных своих мечтах он и представить такого не мог. Мы были, в конце концов, в своем времени, а он перешел границы, определенные обыкновенному человеку. И сейчас он собственным приказом должен был уничтожить изумительное творение, которое ему вручили.

Наши взгляды встретились. Камагин опустил голову.

– Начинаем, – сказал и он. Голос его был нетверд.

Теперь медлил я. Оставалось отдать последнее распоряжение: «Приступайте к аннигиляции!» Я не мог подвети черту так просто, двумя невыразительными словами. И не потому, что внезапно засомневался. Другого решения не было: только уничтожение двух кораблей еще могло спасти нас. Я бы солгал, если бы сказал, что в тот момент меня тревожила собственная наша судьба: мы свободным решением избрали этот рискованный путь, неудачи, даже катастрофы, были на нем возможностями не менее реальными, чем успех. Я думал о том, что будет после того, как нас, запертых по эту сторону скопления, не станет. Ответственность за судьбы находившихся вне Персея звездолетов с меня никто не снимал – хоть формально, но я еще командовал флотом.

– Насколько я понимаю, вы собираетесь объявить миру ваше завещание? – уточнил Ромеро, когда я рассказал, о чем думал. – Не рановато ли, адмирал?

– Завещание – рановато. Но подвести итог нашим блужданиям в Персее – самое время.

Мысль моя сводилась к следующему. Вражеский флот не подпускал нас к одинокой планетке и, удирая, утаскивал ее с собой. Почему они так страховались? Вероятно, боялись, что вещества планеты хватит на разрыв кривизны. Опыт врага нужно использовать для победы над ним. Стратегию вторжения пора менять.

– Я кое-что набросал, послушайте, – сказал Ромеро.

Я привожу здесь текст отправленной нами депеши – в варианте Ромеро ничего не пришлось менять.

«Человечеству.

Вере Гамазиной, Аллану Крузу, Леониду Мраве, Ольге Трондайк.

Адмирал Большого Галактического флота Эли Гамазин.

Вторжение трех звездолетов в скопление Хи Персея, возможно, окончится неудачей. Два корабля будут уничтожены нами самими, судьба третьего со всеми экипажами еще неясна. Вы должны считаться с тем, что нам, возможно, не удастся вырваться на свободу. Рассматривайте это сообщение как мой последний приказ по флоту.

Прямое вторжение в Персей отменяю как недостижимое. В скопление надо проникать не тараном, а исподволь – разрушать, а не пробивать неевклидовость. Попытки захвата одиноких звезд и планет на периферии скопления, в зоне меняющейся метрики, успехом пока не завершились и вряд ли завершатся. Советую овладеть одинокими космическими телами вдали от скопления, где искривляющие механизмы не действуют, и постепенно их подтягивать, не выпуская из сферы влияния звездолетов.

Лишь сконцентрировав достаточно крупную массу таких опорных тел у неевклидова барьера, переходите к следующему этапу – аннигиляции. При такой подготовке, время которой, возможно, исчисляется многими земными десятилетиями, можно рассчитывать, что откроются космические ворота, неподконтрольные противнику.

Подтвердите получение».

Сверхсветовые волны трижды уносили наше послание из звездных бездн Персея в мировой космос. Мы не сомневались, что разрушители перехватят нашу передачу, но не считали нужным таиться, даже если бы могли сохранить секрет: новая стратегия держалась не на скрытности, а на могуществе.

Третья передача еще не кончилась, когда мы приняли ответ Аллана: «Приказ адмирала получен. Всей душой с вами. С волнением ожидаем результатов прорыва».

– Можно взрывать звездолеты, – сказал я.

15

План уничтожения звездолетов был итогом холодной работы ума, а не плодом вольного желания. Мы сделали чувству только одну уступку— не было никаких внешних эффектов: ни шаров испепеляющего пламени, ни снопов убийственной радиации, ни газовых туманностей, ни потоков элементарных частиц…

Звездолеты, почти невидимые, просто таяли, истекая пространством, сперва один, потом другой, – и в этом темном новосотворенном «ничто» мощно несся «Волопас», снова превращая его в «нечто» – шлейф горячей, быстро остывающей пыли тянулся за ним, как за кометой.

Чтобы скорее привести Камагина в себя, я приказал первым аннигилировать «Возничего»: в нервах Петри я был уверен больше.

В командирском зале распоряжался один Осима, обсервационный был забит эвакуированными с гибнущих звездолетов. В салоне сидели Ромеро, Петри и Камагин. Здесь обзор был хуже, чем в обоих залах, но я пришел сюда, чтоб в эту трудную минуту не расставаться с капитанами. Я сел рядом с Камагиным и тронул его за локоть. Он повернул ко мне насупленное лицо.

– Как идет разрыв неевклидовости? – спросил я. Он холодно ответил:

– В три раза слабее, чем нужно для успеха.

Ромеро показал на экран:

– Флотилия врага закатывается в невидимость.

Я закрыл глаза. Мысленно я видел картину совершающегося яснее, чем физически. Гигантская буря бушевала снаружи, особая буря – таких еще не знали ни под нашими родными звездами, ни даже здесь, во враждебном Персее.

Вещество уничтожается и тут же заново создается, гигантские объемы нарождающегося аморфного пространства – мы сейчас неистово несемся в нем – мгновенно приобретают структуру, губительную для нас метрику, а мы все снова и снова оттесняем эту организованную пустоту своей неорганизованной, хаотичной, первобытно аморфной… Корабли врага исчезли, даже сверхсветовые локаторы их не улавливали— так жестко было скручено пространство, в котором они двигались…

– Идите в командирский зал, Эли, – посоветовал Ромеро.

В последнее время он почти не называл меня по имени.

Вместе со мной поднялся Камагин.

В коридоре он остановил меня. Он пошатывался. Пожалуй, это было единственное, в чем он не мог сравниться с людьми нашей эпохи: чувства, одолевавшие его, проявлялись слишком бурно. Он заговорил хрипло, быстро, страстно:

– Адмирал, я не хочу оспаривать ваши решения. Нас в далекие наши времена приучали к дисциплине, вам непонятной…

Я прервал его, чтобы не дать разыграться истерике:

– Вы исполнительный командир, я знаю. И претензий с этой стороны у меня к вам нет.

Он продолжал еще громче:

– Я больше не могу, адмирал, вы обязаны меня понять… «Возничий» уничтожен, очень хорошо, но «Гончий пес» еще существует, он еще может сражаться. Неужели вы не видите сами, что жертва напрасна? Нам не уйти из скопления, но мы ослабляем себя, мы сами ослабляем себя, пойми же, Эли!

Я взял его под руку, и мы вместе вошли в командирский зал.

– Поймите и вы меня. Три звездолета или один, итог – гибель. А здесь хоть и сомнительный, но шанс. Неужели вы не хотите испробовать все отпущенные нам возможности?

– Сейчас я хочу лишь одного: подороже продать наши жизни!

Мы уселись рядом с молчаливым Осимой, я слышал в темноте, как тяжело дышит Камагин. На экране, отчетливый, распадался последний